Всякий человек, будучи разумным существом, стремится заглянуть в будущее, надеясь с помощью сокровенных знаний избежать ошибочных решений, грозящих ему гибельными последствиями. Особенно актуальной проблема выявления характерных контуров будущего приобрела в условиях формирования глобального социума, связанного в своей геополитической конфигурации с универсальной зависимостью, когда изменения в одном месте пространства общественной жизни распространяются по всему мировому социуму. Поэтому стремление к социальному прогнозированию будущего приобретает в современном обществе глобальный размах, обозначая наиболее актуальный план передовой научно-философской мысли. (Л.А. Гореликов, Темпоральные основы развития мировой целостности // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.16879, 10.10.2011). Другими словами, современные социально-политические системы борются между собой за утверждение в действительности наиболее привлекательных для них очертаний исторического будущего человечества. Идейные истоки геополитической битвы народов за образ желанного будущего проистекают из разногласий социально-мировоззренческих систем, обретающих свои практические контуры в спорах государственных идеологий относительно понимании мировой целостности и перспектив развития человеческого сообщества.

Именно такая мировоззренческая схватка за будущее человечества определила главный исторический смыл ХХ столетия с его противоборством глобальных общественно-политических систем – социализма и капитализма, представленных в своих социально-практических центрах идейными установками СССР и США. Крушение Советского Союза в этом противоборстве всемирных проектов будущего человечества показало «концептуальную слабость», идейную ограниченность установок «экономического детерминизма» и в целом марксистской «материалистической диалектики» в обосновании коммунистической доктрины, в понимании интегральной логики исторического процесса, требуя ее существенного переосмысления на основе потенциалов духовно-когнитивного освоения действительности человеческим сообществом. Однако не только «коммунистический», но и «капиталистический проект» требует своего концептуального развития, демонстрируя ныне свою явную неспособность решить экологическую проблему и нежелание собственных властных структур сохранять традиционную культуру как жизненную первооснову духовного развития мирового сообщества.

Попыткой выхода за рамки исторической дилеммы «капитализма» и «коммунизма» служит представленная в статье Андрея Кинсбурского символическая стратегия «русского проекта» в претворении цивилизационного будущего российского общества. «Образ будущего, — подчеркивает автор работы, — не радужный пузырь, а объединяющая идея, стяг, под которым собирается народ и устремляется на разгорающуюся решительную мировую битву!» (Андрей Кинсбурский, Русский органичный код образа будущего // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.28888, 22.03.2024).

Что же это за «стяг», направляющий народы на конечную битву за свое желанное будущее? Не прописывая в деталях исторический фон своей версии «русского проекта», автор статьи собственной отсылкой на неудачу советского «социального эксперимента» и «предсмертные корчи Западной мировой цивилизации» говорит от лица нашего времени. Эта позиция представлена у него в максимально общем виде, обращенном в собственных духовных началах к содержанию вечного бытия. «Телесно, — констатирует исследователь, — мы погружены в материальный мир, развивающийся в пространстве и времени. Но в нашей душе, в чувствах и мыслях мы пребываем во вневременной вечности, где прошлое, настоящее и будущее перетекают друг в друга в виде единой бесконечной длительности, не имеющей также пространственных пределов» (Андрей Кинсбурский. Указ. соч.). Такой безграничный простор мыслей характерен для творческих потенциалов человеческого сознания: автор в поисках наиболее прочных снований русской стратегии претворения будущего обращается к высшим способностям человеческой души. Генеральным способом фиксации духовной энергии человека служит родное слово как ключевой элемент, творческое первоначало развития родной речи, утверждающей совместную силу духовного существа человеческого сообщества. «В начале было Слово, — возвещает Евангелие от Иоанна о творческой роли Языка в мировой реальности, — и Слово было у Бога, и Слово был Бог».

Родное слово, общая речь — вот та субстанциональная реальность, которая должна быть положена в основание духовного развития русского народа и практического дела всего российского социума. «Человек, — обозначает Андрей Кинсбурский генеральную позицию «русского воззрения», — это звено в цепи разумной жизни, строение и сущность которого определяются переплетением телесного кровного кода, переданного от родителей, с духовным культурным и общинным кодом, переданным через родной язык». Данный подход в понимании Языка как субстанционального основания разумной организации всемирного бытия был определен мной в конце прошлого века понятием «онтологический символизм» (Гореликов Л.А. «Онтологический символизм» как парадигма грядущего знания. // Гореликов Л.А., Лисицына Т.А. Русский путь. Опыт этнолингвистической философии. Ч. 1-3. Великий Новгород, 1999. 384 с. — Ч. 1. Символика смысла в структурах бытия. 100 с.). Наш современный разработчик символической стратегии общественного мироустройства стремится избежать такой предельно широкой трактовки роли языка в структуре мироздания, ограничивая его существенное влияние сферой культуры, что представляется оправданным с точки зрения строгой науки, учитывающей явления хаоса в объективной реальности и практической жизни людей. «То, что именно язык в первую очередь определяет социокультурную суть народа, — заявляет он — означает, что все иные важные признаки, к которым можно отнести религиозное сознание и мировоззрение, климатические и природные особенности места проживания, геополитическую принадлежность к цивилизации моря или суши, принадлежность к государству, единство происхождения, истории и культурного наследия, являются лишь вторичными, второстепенными, зависимыми от кода языка».

В пространстве культуры язык служит определяющей жизненной силой людских масс в сознательном формировании образа своего жизненного мира как практического скрещения духовных потенциалов общества и реалий окружающей материальной действительности. «Язык, — указывает Кинсбурский на ведущую роль языка в развитии духовной культуры человечества, — не только выражает, но также задаёт характеристики и возможные пределы всем областям общественного сознания: религиозного, научного и философского, нравственного и правового, политического и художественного». Организационно-креативная природа естественных языков наиболее явно раскрывается в их способности проектировать будущее. «Языки, — подчеркивает исследователь, — знаковые системы, служащие для задач общения, познания, решения возникающих вопросов, и, что важно, постоянного поиска и выработки образа будущего, т. е. определения цели и способов её достижения».

Основным социальным представителем функционирования естественных языков в исторической жизни людских сообществ выступает, по мнению Кинсурского, социальная общность в облике народа. «Именно народ, как общность создавшая язык и созданная языком, является тем ключевым целым, которое определяет сущность человека, т. е. его духовность, мировоззрение, культуру, образы прошлого и будущего». Это означает, по моему мнению, что «народ» обладает своей «душой» как особым «творческим сгущением» духовной энергии индивидуальных лиц, возникающим от созвучия их душевных настроений в реализации общего дела. Практическим выразителем этого общего одухотворенного дела и становится родная речь, высшим социальным творением которой оказывается «государство» как квинтэссенция национального разума. «Народ, — по словам уважаемого автора, — это не сброд, а организованное целое, имеющее центр управления, развитым видом которого является государство».

К сожалению, автор не дает развернутого определения «народной общности». Попробуем сформулировать рабочее определение данного понятия: поскольку язык возникает как реализация творческой свободы духовной энергии людских масс, постольку существо «народа» можно охарактеризовать как устойчивую социальную общность людей, связанных между собой не столько природными узами единства происхождения, но в большей мере позитивным душевным настроем индивидов к взаимному общению и совместной деятельности. При таком понимании оказывается, что «народная душа» — это средоточие созидательной энергии национального сообщества. Там, где исчезает этот позитивный, душевный настрой к взаимному общению, народ хиреет и постепенно умирает, приближение чего зримо обозначается в общей деградации нравственной, художественной, высокой научно-философской культуры, смещающей народные интересы от идеальных усилий творческого сознания к примитивным потребностям повседневной жизни. Ныне такая духовная деградация зримо наблюдается в жизни российских масс и прежде всего русского народа, предвещая печальное будущее всей России.

В историческом пространстве множества естественных народных языков автор выделяет группу языков флексивно-синтетического типа как наиболее совершенную в передаче полноты предметного содержания общественной практики. «Наиболее совершенно эта задача, — утверждает он, — решена в арийских языках гибкого живого строя (флективного синтетического синтаксиса), способных делать невозможное, т. е. гнуть формы, одновременно совмещая взаимоисключающие характеристики: строгую форму корня слова с изменяющейся формой его окончания (флексии)». Основной проблемой при оценке совершенства языков служит, по мнению Андрея Кинсбурского, вопрос о соотношении части и целого. «В этих языках, — считает он, — согласование частей в целое без потери их самостоятельного значения достигает своего возможного предела. Это позволяет познавать строение и связи живых тел и общностей, чтобы творчески выстраивать (конструировать) новые высокоорганизованные формы материального, человеческого и общественного бытия… Однако большинство языков мира решают задачу противоположными аналитическими способами: путём строгого порядка членов предложения, а также с помощью служебных управляющих слов, интонации и жестов».

Думается, что однозначно утверждать превосходство синтетических языков над языками аналитического строя было бы односторонностью, мало соответствующую реалиям современной действительности, в которой англо-саксонский мир, построенный на основе аналитической природы английского языка, играет ведущую роль. Правомернее будет предположение, что в познании частных срезов бытия определяющая роль в обустройстве социальной жизни людей принадлежит аналитическим языкам как наиболее приближенным к реалиям общественной практики. Но с переходом мирового сообщества к глобальному уровню организации и освоению космоса происходит на практике возрастание ценности знания мировой целостности, что определяет усиление влияния синтетических языков в репродукции полноты мировой реальности, в том числе и русского языка как наиболее целостного по своим организационным возможностям.

Перспективная сила языка в проектировании будущего зависит, в понимании Андрея Кинсбурского, от целесообразного характера в его организации соотношения части и целого. «Образ будущего, — по его мнению, — выстраивается на основе определения соотношения части и целого. Основными не сводимыми друг к другу, самоочевидными, не требующими доказательств, внутренне непротиворечивыми, умозрительными (аксиоматическими, априорными) подходами к решению этой задачи являются частный, целостный, системный и органичный» Первые два из указанных подходов (меризм и холизм) трактуются исследователем как гибельные для человечества в силу своей явной односторонности, ведущей к исчезновению «человека» как «творческого существа». Однако «религиозный нигилизм», исповедуемый автором, не позволяет ему обосновать идею совершенной в своей основе природы «человека разумного» и преодолеть в корне соблазн ее технологического «улучшения» путем кибернетизации человеческого существа, характерной для рекомендаций ультрамодернистских течений западной мысли. «Мы являемся свидетелями, — констатирует он, — ускоряющегося разрушения классической традиционной гуманистической культуры эпохи расцвета и совершенно логичного и естественного для западного общества движения в сторону постмодернизма и трансгуманизма».

Более перспективными для руководства общественной практикой и построения разумного будущего выступают, по логике Андрея Кинсбурскго, методы системный и органический.. «Системологизм, — определяет он главные черты системного подхода, — является учением, стремящемся с помощью диалектики (искусства беседы, спора) согласовать идеи холизма и меризма на основе рассмотрения целого как соподчинённого порядка взаимосвязанных частей». В этом определении явно видна идейная зависимость характера целого от особенностей частного. В силу такого редукционизма системный подход не справляется с описанием наиболее сложных процессов в мире. «С другой стороны, — констатирует автор исследования, — системологизм излишне обобщает и упрощает (схематизирует и редуцирует) строение живых тел (организмов) и их общностей, он не в состоянии объяснить волевое целеполагающее духовное начало». Непродуктивность современной научно-системной методологии в постижении контуров будущего и стала, по мнению Андрея Кинсбурского, главным отрицательным фактором, вызвавшим крушение советского проекта коммунистического будущего человечества. «В итоге в современной России отказались от задачи научного системного определения и планового построения коммунизма, которое в советскую эпоху решалась на основе марксистко-ленинской теории исторического материализма и научного коммунизма. Произошел откат к уже отработанным прошлым формам на основе идей меризма (либерализма) и холизма (авторитаризма), развитие страны пущено на самотёк и определяется текущими условиями (ситуативное)».

Напрашивается «итоговый вывод», что только глобальный концептуально-теоретический прорыв современного общества в понимании человека и полноты природной реальности способен открыть людям сокровенные черты будущего. Необходимым социальным условием реализации грядущей глобальной научно-философской революции в понимании мировой целости является коренная трансформация символических оснований современного научного разума, питаемого сегодня в основном наработками языков аналитического строя. «Средством выражения для системной формы отвлечённого рассудка, — констатирует Андрей Кинсбурский, — как и в случаях меризма и холизма, являются языки аналитического ригидного строя».

Следовательно, символическим инструментом реализации будущей глобальной научно-философской революции должен стать максимально развитый язык синтетического типа, изначально настроенный на фиксацию наиболее сложных, саморазвивающихся, органических систем живой природы. «Органицизм (организмизм) — истолкование целого по подобию связного взаимосогласованного (интегрированного) строения живых тел». В познании реального исторического будущего наука должна опираться не на образ элементарных «частей» (меризм) или «абстрактного» (умозрительного) «целого» (холизм) и не руководствоваться законами наиболее простой логически надуманной «системной организации», а отталкиваться от особенностей наиболее сложных, исторически конкретных «органических систем». «Поэтому особые характеристики живых систем, — считает Андрей Кинсбурский, — могут и должны служить главным ориентиром при поиске образа будущего, а органицизм необходимо выделить как самостоятельный главный подход к пониманию живого целого, тем более когда предметом изучения и прогнозирования являются человек, общество, государство, человечество».

Качественная определенность «живого целого» в рамках «органического подхода» должна получить свою завершенное выражение в количественной фиксации ее основных параметров, представленных, по логике исследователя, образом триады как фундаментальной структуры целостной реальности. «Органичный подход, — полагает исследователь, — невозможен без перехода с уровней опытного и отвлечённого рассудка на высшую ступень разума живого целого (триалектической, или триадологической рефлексии)… , т. е. овладения диалектикой в её изначальном значении беседы для согласования противоречий (тезиса и антитезиса) в конкретном жизнеспособном единстве (синтезе) в виде троицы, триады». За этими тремя гранями органического единства скрываются три ступени познания действительности – чувственное восприятие «индивидуальных» тел, рассудочное установление ее «особенных» параметров, интеллектуальное определение предметного многообразия как реализации «всеобщего».

Принцип «троичности» в передаче фундаментальной структуры отражения действительности невольно ведет к сближению позиции научного мышления с точкой зрения христианской религии в утверждении «триединства» божественных первооснов мировой целостности, представленных в облике «Бога Отца», «Бога Сына» и «Святого Духа». Однако в религиозной доктрине «троица» определятся как «триединство», тогда как научная «триада» явно демонстрирует существенное различие своих звеньев в количественных градациях «единичного», «особенного» и «общего», указывая этим на взаимную самостоятельность и относительную независимость трех уровней познания, отвергая этим их предметное совпадение с христианской первоосновой. Преодоление такой обособленности чувств, рассудка и интеллекта в функционировании сознания людей требует присутствия четвертой силы, нацеленной на скрепление частных фрагментов постигаемой реальности в «предметную целостность». Сконцентрированная сила выражения предметного тождества трех уровней сознания получает полноценную реализацию на четвертом уровне познавательного процесса – разумном или интуитивно-креативном, пронизывающим своим творческим воздействием три предшествующие стадии, освобождая их потенциалы от односторонности.

Возникает актуальная методологическая проблема: какова подлинная структура целостной системы знаний – трех или четырехуровневая? Ответ на этот вопрос предполагает моделирование целостного строения языка как универсального орудия познания. Поскольку все уровни реализации сознания охвачены влиянием языка как своей детородной оболочкой, постольку его универсальная модель как живого целого должна следовать в организации своих необходимых частей требованиям трехмерной или же четырехмерной структуры. Построение целостной модели языковой реальности на основе трехмерной или четырехмерной базисной конфигурации и будет служить практическим свидетельством в пользу правомерности одного или другого варианта.

Заключительный раздел работы Андрея Кинсбурского посвящен определению на фоне выявленных методологических подходов и в контексте современных мировых тенденций символического кода русского прообраза будущего. «Западная политология, — отмечает он, — опирается на частный подход, согласно которому власть и народ противопоставлены, и потому возможны два основных вида строя: деспотия властного лица (группы) и республика, либеральная демократия, где множество индивидов образует государство на основе гражданского договора и ограничивает произвол власти конституцией. Целостный подход, наоборот, утверждает, что государство само, как первичное целое, в лице властителя владеет всеми своими подданными, сосредотачивая в себе в пределе всю полноту светской и духовной власти». Хотя автор прямо не указывает, но дихатомическая логика самоопределения цивилизационных миров, представленная противоположностью сочетаний Запад – Восток, Север – Юг, позволяет этнокультурно идентифицировать второй подход социально-политическим укладом восточных народов.

Русский мир, считает Андрей Кинсбурский, не вмещается в практические параметры ни Запада, ни Востока, утверждая себя в качестве самобытной цивилизации, отвергающей по причине органической природы «русского народа» принцип насилия как инструмент социального управления. «Для органичного архетипа русского народа, — считает он — свойственно не только неприятие самой идеи государства как орудия насилия, но и вообще авторитаризма, опирающегося на диктатуру какого-либо класса, сословия или партии». Историческим подтверждением особой духовной самобытности русского народа служит его устойчивое неприятие чужеродных социально-политических систем управления общественной жизнью, периодически навязываемых россиянам правящим сословием и столь же периодично отвергаемых народными массами. «Проходят столетия, но в России всё так же плохо приживается и принимается народом любая насаждаемая извне или сверху иерархическая форма строя, будь то самовластие монарха или либеральная демократия западного типа с всеобщим избирательным правом. Все насильно привносимые модели, которые пытаются «натянуть» на Россию, не укореняются и не приводят к ожидаемому результату».

Эта черта русского архетипа народной жизни может быть охарактеризована в «негативной проекции» как народная «непокорность», что вполне соответствует обширности освоенных русским людом земель, в том числе и крайнего севера. Однако позитивный настрой этой непокорной русской стихии так и не получил в историческом материале своего социального выражения, скрываясь от народного самосознания за преходящими «масками» то Запада, то Востока, деформируя их своеволием русской натуры. «Что бы в Россию не притекало с Запада (конституционная монархия, социал-демократия, либеральная демократия, президентская республика), — констатирует исследователь — оно не прививается в своём западном виде. Неприемлемы для русского духа и восточные решения, вроде государства социального рейтинга. Всё, что попадает в самобытную русскую культуру-цивилизацию, приобретает в ней новые формы русского социализма, русского капитализма, русского феодализма, русской демократии, русского христианства, русского язычества и т.д.» (Андрей Кинсбурский. Указ.соч.). Но в современном глобальном социуме наступает предел «евразийских метаний» России между Западом и Востоком, требуя от нее однозначного самоопределения собственного места в мире на своей идейной основе. «Архетип русского бытия, — заключает Андрей Кинсбурский, — строится не на меристичном или холистичном и даже не на системном, а на органичном подходе, т.е. на понимании государства как органа самоуправления единого народа, включающего в себя всё от самого низа до верха» (Андрей Кинсбурский. Указ. соч.).

Такой органической первоосновой содержательной полноты русского мира и должен стать «символический код» русского языка. «Выработка и построение образа будущего, — полагает исследователь, — требует не перехода на искусственный интеллект, а восхождения на уровень естественного разума живого целого на основе кода, «зашитого» в русском языке». Распознавание этого кода требует от российского общества не только концентрации коллективных усилий научно-философского интеллекта на проблемах языка, но общего духовного оздоровления повседневной жизни народных масс и прежде всего русского народа как гражданского ядра России.